Форум » Куба » Путешествие "Филу" » Ответить
Путешествие "Филу"
Paola Diaz: Похищенная из кабака в состоянии крайне неприглядном Лиса оказалась на совершенно незнакомом корабле, идущем незнакомым курсом и вообще непонятно откуда взявшемся. Все это предстоит выяснить... Участники: Paola Diaz, Сантьяго Аламейда Рейтинг: NC 21
Ответов - 49, стр:
1 2 3 4 All
Paola Diaz: Глаза положительно отказывались открываться. Казалось, что на к векам привязали по пудовой гире. В ушах сначала был только звон. Во рту - то ощущение, в описании которого обычно поминают кошек. Тело упорно считало, что его протянули под килем. Раза три, судя по всему. Мозг рисовал ало-зеленые кружочки и в этой деятельности реализовывал свои доступные возможности полностью. В состоянии блаженного неведения Лиса находилось ровным счетом до того момента, пока не услышала скрип мачт и не осознала, что мерное покачивание - это не результат ее фантазии, а морская качка. Первая попытка открыть глаза успехом не увенчалась. Вторая - тоже. Третья позволила приоткрыть правый глаз и убедиться, что кругом темно, хоть глаз выколи. Когда первый глаз к темноте попривык и стал различать обстановку, второй распахнулся моментально. Несколько секунд глаза видели совершенно разное, потом кое-как подписали мирный договор и Паула распахнула их так широко, как могла. Это была не ее каюта на "Мерседес". Мозг услужливо поискал и нашел информацию о том, что "Мерседес" вообще не способна плыть. Только если она не загуляла недельки этак на две. На роскошную обстановку "Каталины" эта пустынная берлога была не похожа. "И куда я плыву?" Единственное, что ее мозг понимал более-менее явно - это то, что где-то поблизости должен быть Ости, который наверняка сможет объяснить. Тело последовало примеру глаз и слушаться начало в попытки третьей. Первыми пришли в себя руки. "Кто таскал меня под килем?" Ломота и слабость были такие, что в этом постулате Лиса почти не сомневалась. Из гамака она скорее вывалилась, чем ловко вылезла. С довольно-таки порядочным грохотом. Ушибла руку и подвернула ногу, высказала свое мнение по этому поводу довольно искренне. Дверь была заперта, и этот простой факт поставил перед ее мозгом неразрешимую задачу. Ости никогда ее не запирал. Остальные члены команды тем более. Да и откуда на ее кораблях незнакомая каюта? "Может, плохо осмотрела "Каталину"?" Почему же тогда ее не оставили в ее каюте? Но дверь по-прежнему была закрыта, и Паула зло ее пнула. Подвернутая нога зашлась резкой болью. Больше всего настораживали явные признаки того, что корабль плывет. Голова услужливо подсказала, что она никуда плыть не собиралась. - Без тебя знаю, - огрызнулась сама себе Лиса и оползла на пол у двери - ноги держать отказывались, да и мозг просил дать ему минутку перерыва. Нога болела, ссадина на руке медленно покрывалось кровью, в желудке был полный ад. И, что самое мерзкое, ничерта не было понятно.
Сантьяго Аламейда: "Отборная ругань женским голосом" Сон никак не хотел отпускать от себя, он впервые был каким-то светлым, с абсолютно четким ощущением счастья в том месте, где по утверждениям падких на золото богословов находится душа. Совершенно непередаваемое, новое, непривычное, глупое ощущение, от которого даже спишь с улыбкой, ну и ругань из соседней каюты воспринимаешь так же. Фило шел ходко, и Сантьяго казалось, что он может увидеть под закрытыми веками каждую деталь рангоута, нос, корму, фальшборт, в общем - все. Была еще ночь. Встав и захватив свечу с бутылкой вина и флягу, он отправился в соседнюю каюту. Оружия не брал - все так же предусмотрительно, мало ли что... - Лиса? Настоящих имен не называли, и это было как-то неправильно. По отношению к ней. - Я могу открыть, не опасаясь получить зуботычину? У меня вода и вино.
Paola Diaz: О, этот голос она бы узнала из тысячи, не из тысячи даже - из миллиона. От него побежали по телу предательские мурашки, но неожиданное осознание простого факта привело ее в чувство. Этот...этот...этот наглец ее запер! На незнакомом корабле! Более того - корабль плывет, плывет неизвестно куда! И он еще смеет!.. - Нет, - искренне ответила Паула, - Убью. Медленно, очень медленно до нее доходил масштаб катастрофы - ее корабль...ее "Мерседес", часть ее души и необходимая деталь мироздания, без которой она становилась бездомной. Ости и вся команда - привычные грубые лица, ее семья. Губернатор, на котором она намеревалась неплохо подзаработать. "Каталина", которую не успела даже толком изучить. Головная боль расцвела пышным цветом, и Паула подумала, что лучшее решение - умереть. - Проклятье, чем ты думал? - в голосе была только тоска. Попалась как глупая девчонка. "А Ости был прав - пить надо меньше. Сама виновата. Но как нашел?"
Сантьяго Аламейда: - Ммм? Я и сам уже не знаю. Ее голос звучал откуда-то снизу, и уселся у двери, опершись о нее спиной. Дверь все еще немного пахла специями - легкий аромат асафетиды, ванили, сухие нотки древесины, привычная смесь. - Это казалось таким естественным - забрать ту, кого люблю, отнести на корабль, спрятать, оставить рядом. Ее тоска была скорее отголоском того, что ему стало понятно, пока шел. Улыбка все равно была легкой. - Ты все время сбегаешь. А мне еще обещала немного времени.
Paola Diaz: - И ты решил забрать его...так? - это было...какое же слово подобрать? Это было обидно. Словно у нее забрали всю ее гордость. И правда - ничего не осталось. Даже гордого звания капитана, которое она так любила. - И что теперь? Собираешься возить меня в запертой каюте? Пока я не сойду с ума? - от похмелья кружилась голова и начинало немного мутить, да еще подвертнутая нога пульсировала непрерывной болью. Хорошего настроения это все не прибавляло. - Сантьяго... В имени - укор, но все равно от того, как звучит имя на ее губах сердце начинает стучать быстрее. Хорошо, что ему не слышно.
Сантьяго Аламейда: - Я решил забрать свою любимую на свой корабль, когда она оказалась одна и в бессознательном состоянии. - уперто повторил из-за двери. - Представляешь, не был так счастлив уже давно, как вчера, когда тебя нес. Даже дороги не помню. Слова, которые обычно были такими легкими, теперь почему-то стали похожи на смолу, раскаленную на солнце. Молчал он долго. - Я знаю, что на суше ты тут же сбежишь. И что ломать тебя я не могу. И что не нужен тебе, если сломаюсь сам. Это стало понятно уже здесь, на борту. - Ненавижу слова "невозможно" и "никогда". Но как только ты сойдешь на берег, эта наша ночь станет последней.
Paola Diaz: - Вот дьявол. Паула поднялась и, прихрамывая, отправилась к гамаку. Залезть в него возможносчти не было - и это было плохо. Молчала, обдумывая ситуацию, держась рукой за мягко покачивающуюся ткань. Смех - неожиданное решение, но что остается? В конце концов, это ведь смешно. - Ты сошел с ума, Сантьяго Дуарте, и, кажется, твое сумасшествие оказалось заразным. Ведь я бы все равно вернулась. Заметила на ладони кровь и вздохнула. Сама на себя не похожа, словно салага какая-то. - По крайней мере еще раз.
Сантьяго Аламейда: - Несомненно. Что безумец, я имею в виду. Про вернулась мне совершенно было неясно. А вдруг, нет? Да и поможет ли один глоток воздуха тому, кого пустили с доски? Сантьяго потянулся, скорее почувствовав, что она улыбается, чем действительно уловив интонацию, открыл дверь, остановившись на пороге с фонарем в одной руке и флягой с бутылкой в другой. В каюте, как пугливые мыши, разбежались тени, блеснули на волосах, отразились от белой ее рубахи, застегнутой так, что не слишком скрывала то, что должна бы. - Хотя абсолютно очевидно - за глоток он будет бороться, и еще как. Иначе б зачем я поехал подкупать алькальда и других негодяев в Гаване?
Paola Diaz: - Действительно, зачем? От яркого света пришлось закрыть глаза, и мозг радостно вернулся к своим ало-зеленым кружкам. - Убери фонарь, - попросила, потому что казалось, что сейчас голова взорвется, - И лучше не подходи близко. Я все еще хочу тебя убить. Хотя где-то внутри уже знала, что как только попадет под его ауру, сразу потеряет голову. Это и было сумасшествие - упоительное, самодостаточное, желанное. "Как он это делает?" - спросила Паула у той жадной змеи внизу живота, которая проснулась в ней и моментально стала требовать - требовать Сантьяго так, словно это был воздух.
Сантьяго Аламейда: Створки фонаря прикрывались настолько, что узкой полоски света хватало лишь чтобы различить очертания предметов во тьме. Остались только контуры, абрисы, очертания. Необязательные, почти ненастоящие. Даже он. - Я бы принес тебе нож, вот только не уверен, что команда поймет. Но всегда есть бутылка. Можешь выпить, шарахнуть по голове, увести Филу. После вчера...вино, наверное, единственный способ прийти в себя. Иначе через час, перед рассветом, тебе станет еще хуже. Ну не бросать же вино на пол, как пищу дикому зверю! Прикосновения у него ненавязчивые - просто взять за руку, просто сжать пальцы на горлышке, просто задержаться и замолчать. Последнее - уже не по своей воле. "Полоска крови". И неоформившаяся мысль о том, что сейчас она нужна даже больше, чем последний вздох. Острее. Потому, что потом будет только тьма под тонким и неверным слоем льда. - Паула...
Paola Diaz: Прикосновение и имя...адская смесь. Взрывная, опасная, едкая. Потому что способна пробить любую защиту, а не только хилое ее подобие, скользящее в словах Лисы. Дрожь пробежала так явно, что была лишь одна слабая надежда - спишет на слабость и похмелье, но ведь он же не дурак. Легкая боль, когда ободранные пальцы цепляют бутылку. А дрожь все растет и растет, словно столб пыли за пронесшейся по дороге лошадью. - Ты - дьявол, - почти стон, потому что сил сдерживаться уже почти нет.
Сантьяго Аламейда: - Как ты узнала? В вопросе - усмешка, в голосе - жар, и коснуться щекой к щеке - переживание тем эротичнее, что отчетливо и до боли хочется большего. - Дьявол и безумец, любимая. Сантьяго выпрямился, отпустил руку, надеясь, что у него хватит выдержки дать ей хотя бы выпить воды или вина. И конечно, собирался увести ее наверх, дать воздуха и моря, пусть даже не на ее корабле, но все равно той самой свободы, которая ей так нужна, которая - это ведь можно понять - мало зависит от того, есть ли рядом такой же. Но уже попал в ловушку, это что-то, проскальзывающее в воздухе, между дыханием, поселяющееся в груди и лишающее воли. Бороться с этим, оставаться в себе, понимать, что ты делаешь - большее, на что способен. - Ты порезалась? Надо перевязать?
Paola Diaz: - Упала, - легкий кивок на гамак, легкое стеснение, в конце концов, это так глупо, выпасть из гамака словно какой-то ребенок. - Еще и ногу подвернула. Говорить, говорить, говорить, только бы удержаться от того, чтобы наброситься на этого дьявола, безумца, убийцу и похитителя. Отвлечь себя от его жаркого дыхания, от завораживающего голоса, от тепла его тела рядом. Унять дрожь нетерпения. Даже жуткое похмелье сдавалось без боя перед неудержимым желанием получить этого мужчину. Она даже не могла на него сейчас толком разозлиться - и это было совершенно на нее не похоже. А он все ближе, ближе, и сколько ты не делай вид, что ничего не происходит, игнорировать очевидное не-воз-мож-но. И губы сами находят его скулу, скользят по щеке, останавливаются на его губах... Каждый миг - растянут до невозможности.
Сантьяго Аламейда: ...И нету больше ничего... - Я люблю тебя. Задыхаясь. Никогда не говорил, никогда и не чувствовал, и больше нельзя, ни разу, ты свободен, мать твою, убийца, живодер, людоед. Ты должен быть свободен, а не так, как здесь, наваждение, обман, иллюзия, живая, теплая, любимая до того, что сердце на самом деле готово изойти красными пятнами - не только на пиратский флаг...А просто в своих собственных руках. Которые сами же, зная, что будет потом, разрешают еще миг, еще одну крошечную секунду - обладать ею. Сжимать ее волосы на затылке, поднимая голову вверх, открывая беззащитную белую шею, которую только и можно.. любить, прикасаясь снова и снова, требовать - не стона даже - хрипа. Стой. Минута, секунда. ей нужно вино, даже если пить прийдется из твоих губ. Иначе потом будет плохо, а плохо не входит в твои планы.
Paola Diaz: Останови корабль, летящий на всех парусах. Так, чтобы не брызгов, ни ветра, ни тайны. Останови быка, который мчится на тебя словно посланник судьбы. И пыль взлетает из-под копыт и дымит...дымит...Клубится, завораживая. Останови свое сердце, которое выдает все - все до последней капли твоей души, которую так старательно прячешь и которую скрыть сейчас, вот сейчас - не получится. Так предначертано. Снами, молитвами. Но нельзя останавливаться тогда, когда ты держишь в своих ладонях чужое сердце. Потому что его тепло - в твоих пальцах, его сила - с твоей крови, его смысл - в тебе, в каждой клеточке твоего тела. И остановка - смерть, конец всему, последний рубеж. И глаза напротив - чужие миры, и шершавая кожа щеки - как откровение, и тебя подхватывает ветер чужого мира - как оторванный от родного дерева лист. И ты можешь предсказать все, каждый жест и каждый взгляд, и все равно каждый поцелуй - тайна и тьма. Тьма проклятая и вожделенная. И непреодолимая.
Сантьяго Аламейда: Время летело неумолимо и быстро, намного быстрее, чем корабль над морской глубиной, но шло, катилось к рассвету, и оставалось только сожалеть, что никто еще и никогда не придумал, как его останавливать. - И все же, тебе стоило бы поспать. Через час, как взойдет солнце, мы прибудем на Исла де Пинос. Меня не будет около двух или трех часов. То время, за которое ты сможешь еще и подумать, чего ты хочешь. Думал, смогу держать тебя... в общем-то я ничем не думал. Но предполагаю, что держать тебя против твоей же воли где-либо я не стану. Если вдруг будет не спаться, приходи на палубу. Я буду там. И точно, вылез. Еще третьего часа ночи не настало, как вышел на мостик, не потревожив особо рулевого, уселся, в ожидании утра, прислушиваясь, как глухо перекликаются вахтенные. Зацепленное по дороге одеяло кололо шерстью. Сначала было еще долго жарко, только потом - прохладнее и понятнее, что делать и как - с утра. С того самого утра, которое забрезжило, разлилось красным, словно стена света выгоняла стену тьмы, расширилось - от горизонта до горизонта и ярким желтым контрапунктом в рассвет влилось само солнце, неумолимо поднимающееся все выше. Ветер выл в снастях. А потом, еще через час, пока Испанец прокручивал и прокручивал в голове всю высадку, весь поход и все возможные проблемы, связанные с проникновением на нужную фазенду, показался остров Пинос. Обходили его, двигаясь к устью реки Касас.
Paola Diaz: Не спалось. Думалось обо всем на свете, кроме сна. Мелькали давно забытые картины - детство, мать...Рыжая, рыжая Кэтлин, горе всех мужчин Мартиники. Сестренка, такая крошечная и такая самостоятельная. Хоакин, которого она так долго считала отцом. Чарльз Суон, тот, кто стал настоящим отцом. И оставался им до сих пор - как бы там ни было. И если бы Паулу сейчас кто-то спросил, кто ее отец, она бы без сомнения назвала имя старого английского разбойника. Впрочем, не такого уж и старого. Освальд, ее нянечка, чудо, вырытое Чарли черт знает откуда - и терпеливо сносящее все ее выходки. Лица кружились каруселью, и Лиса почти забылась, почти отключилась, когда все это перекрыл один образ. И этот образ был ярче и сочнее, чем все остальные вместе взятые. Не потому, что был самым свежим воспоминанием или потому, что оригинал был так близко. Просто потому, что в этом образе теперь была вся ее жизнь. Ее море. Ее паруса. Ее волны. Вся она - в нем. Вместе с солнцем, теплом и шальным ее характером. Это было новое ощущение. Новое до жгучей боли где-то там, внутри. Сон развеяло словно утренний туман - одним махом. Вышла из каюты, жмурясь от яркого света, и не очень уверенно пошла туда, где был Сантьяго. Состояние было мутное, но никак не сонное. Ей даже и спрашивать не нужно было, где его искать - она просто чувствовала. Нашла его взглядом, тихо подошла из-за спины, облокотилась о борт рядом с ним, разглядывая берег впереди. Берег казался смутно знакомым, но сейчас это было совершенно неважно. - Я не смогу без тебя. И не смогу без моего моря. Мое глупое сердце разрывается.
Сантьяго Аламейда: - Я понял, когда вернулся на Филу. Вспомнил, почему мне не сидится на суше. Там ты один, а здесь другой, настоящий. Свободный...И остаться без этого - что без руки, а то и хуже. Развернулся, опершись локтями о борт. Солнце заглядывало в ее медовые глаза и зажигало ярко-рыжим волосы. - Я вижу один выход: ты будешь вместе со мной, но отпускать меня в море, так и я прикрою глаза на то, что у тебя два корабля, сотни мужчин, которыми надо командовать и, видимо, опасная работа. Судя по тому, что я увидел на верфи...Чем ты занимаешься? Торговля? Каперство? Пиратство? Прикрыв глаза и убрав с ее лица путающиеся под ветром волосы, Сантьяго улыбнулся, решив не думать слишком много. Это вредно. А иногда и глупо. - Я сейчас должен кое-куда наведаться. Для сбора информации и прочих полезных предметов.
Paola Diaz: - Пиратство. Каперство. Торговля, - повторила уже утвердительным тоном, слегка изменив порядок слов - на более соответствующий истинному положению дел. Уже второй раз за короткое время она вслух утверждала, что она пират, и это было крайне неблагоразумно. Но почему-то было глубоко плевать. - Я почти всегда в море, и в одном порту появляюсь два раза подряд не слишком-то часто. Понимаешь? Море разведет нас в стороны и никогда больше не даст найти друг друга. Потому что оно ревниво. Паула смотрела на береговую линию, на облака, на волны, но не на него. То, что она сейчас говорила, было очень больно. Но от этого не менее правдиво. Думать об этом не хотелось...И ведь знала же, еще тогда на темной, залитой лунным светом галерее знала, просто знала, что так будет. - Мне сейчас пойти с тобой? - спросила, просто чтобы сменить тему. Хотелось думать не о разлуке, а о том, что у них еще есть время.
Сантьяго Аламейда: - Пойдем. Сантьяго отлепился от борта, поджав губы. Она - сдавалась? Нет, этого не могло быть. Привиделось. Померещилось. Показалось. Мелькнуло во взгляде, заставило его среагировать, перевести внимание на себя - с моря. Испанец отлепился от борта, приподнял ее лицо за подбородок, криво улыбаясь, заглядывая в глаза. - Я знаю, какая ты в любви. И от этого еще больше хочу узнать - какая в смерти. Каким он в смерти случался - до сих пор не забыл. И кровь закипала от того, что, возможно, сейчас они будут вместе в драке. В бою. Исла де лас Которрас напомнил о себе запахом хвои и цитруса. Ветер принес его, вплетая в морской запах, к которому ты уже привычен. Наполнил заново паруса, и Сантьяго отдал Лисе ключи от каюты. - Оружие там. Твое - тоже. А потом оставив на ее шее горячее, будоражащее прикосновение, отправился раздать нужные команды. Корабль обходил заболоченную часть строва, ложился в галс, неумолимо добирался к гавани, на водной глади которой покачивались исключительно худые и бедные рыбацкие лодчонки. Здесь ловили рыбу. Здесь располагался небольшой поселок Санта Фе. И еще здесь собирались пираты. Очень любили они будущий Хувентуд. Филу бросил якорь чуть поотдаль от других трех суден. Двое из них были явно пиратскими. А одно из ряда выбивалось. Новизной и холеностью.
Paola Diaz: Прикосновения, мгновения, мысли - как в пьяном бреду. Никогда еще Пауле не было так полно дышать и никогда еще - так опасно. Потому что бояться приходилось себя. В каюте нашла свою старую рапиру с треснутой рукоятью, ловко и умело зарядила пистолеты, отыскав пороховницу, собрала то, что могло бы понадобиться Сантьяго и вынесла на свет, положила на перевернутую бочку, ожидая, пока он вернется. Прикрыла от солнца глаза рукой, рассматривая суда. Пиратские привлекли свое внимание - по крайней мере одно она знала точно. Старуху "Каролину" не узнать было бы просто грешно, хотя в данный момент, без своих кораблей и можно сказать в роли пленницы навещать Злого Джо у Паулы не было ни малейшего желания. - Что нам нужно найти? - уточнила у Сантьяго, когда тот оказался поблизости. Близко его подпускать не хотелось - прекрасно помнила это ноющее выражение внизу живота и знала, что так они дальше каюты не продвинутся никогда.
Сантьяго Аламейда: - Вход. На одну здешнюю фазенду. Вернее так, брешь в охране входа. Испанец улыбнулся, пряча пистолет за пояс. Все, что надо было - шпага, пистолет, письмо за поясом. Платок красный он повязывал, одновременно блистая улыбкой в сторону Лисы и наблюдая за берегом. Фило здесь не бывал ни разу. По правде сказать, он бы никогда и ни за что не тратил времени на этот...остров. Если бы здесь не собирались для уточнения маршрута французский капитан и люди с сомнительной профессией, но несомненными знаниями моря и Нового Света. Той его части, что южная. Подправив саблю в ножнах так, чтобы не мешала, Сантьяго надел невзрачную шляпу, а Пауле протянул свой черный шелковый платок. - Одень. Не хочу, чтобы тебя узнали по этим волосам. Спустя несколько минут, пока собирались, корабль бросил якорь, а рядом с Сантьяго появилась восьмерка людей из команды. На Лису не бросили и одного лишнего взгляда. То ли португал уже уведомил людей, как стоит относиться к женщине на борту, то ли так и было принято, но их молчание не угнетало, а скорее было осторожным. Один из подошедших выделялся так, что, пожалуй, других за ним никто бы не заметил. Богатый костюм, шикарная треуголка с фантазийным пером, бархатная темно-синяя куртка с серебряным шитьем. Даже шпага блистала. Сантьяго рядом с ним казался сероватым, бедноватым и простоватым. Однозначно. Осталось только разуться, пойти босиком, и примут если не за пушечную обезьяну, так за головореза из абордажной команды. Если ухоженные зубы не будет показывать. - Мне нужно всего лишь услышать разговор. Один разговор, который проводится здесь, дабы избежать лишних ушей. Капитан просто не знает, что его уже продали. Иначе б я и не сунулся на этот остров. Даже за сокровищами, которые здесь якобы находят и закапывают. Шлюпки спустили на воду. Весла ударили о морскую лазурь, и скоро были у берега. Первым на подобие причала выбрался далеко не Сантьяго. А тот, который в шляпе с пером. И потом только Аламейда выкарабкался на скрипучие доски, обернулся, подать руку, а потом передумал. Набережная Острова Попугаев и в подметки не годилась набережной Гаваны.
Paola Diaz: Паула без лишних слов повязала платок, почти не обращая внимания на людей из команды. Это были не ее люди, и от этого было как-то не по себе. Сейчас она была в роли обычного матроса, и это было неприятно просто до жути для привыкшей командовать и быть всегда у руля Лисы. И она с тоской вспомнила "Мерседес", на которой все было по-другому. А потому и на слова Сантьяго обратила внимания мало - зачем вникать, если твоя роль так незавидна? Махать рапирой и лить кровь можно и не зная, в чем дело. Так даже проще. На причал взлетела легко, даже и не обратив внимания на попытку Сантьяго быть галантным. Мысли были далеко - сердце здесь, а разум, увы, остался на Кубе. И это было плохо, и еще хуже от того, что соединить две эти крайне важные части не было никакой возможности. Поэтому Лиса просто шла вместе со всеми, потеряв большую часть своей властности и нахрапистости, как-то даже потерявшись на фоне остальных.
Сантьяго Аламейда: Пока спускались да топтали терпкую пыль, смешанную с песком, Сантьяго старательно делал вид, что он тоже заинтересован двумя местными кабаками да кубинками, что живописно несли плетеные корзины с бананами да папайей прямо на голове. Но как только шумная и пестрая компания, расспросив всех попавшихся по дороге матросов, действительно свернула к таверне, тронул Лису, указав на задний двор, прошел его насквозь, остановившись только в банановой роще. Деревья шелестели листьями и желтели гроздьями. Сам же Аламейда пытался разглядеть берег. Вряд ли кто-либо здесь обратил бы внимание на четверых из команды, которые в заведение совсем не заходили, а предпочли заниматься чем-то иным, пока "капитан" ищет контрабандистов для поставок. Но привычку не вырежешь из себя и не выбросишь просто так. - А вообще мне и самому надоели эти истории с кофе. Можно подумать, на этом острове можно вырастить действительно много для конкуренции, например, с арабами. - вполголоса проговорил, продолжая свою мысль. Наконец, среди зеленых стволов показались фигуры матросов с Филу, и он жестом скомандовал идти. А через час они оказались у реденького забора безымянной фазенды, затерянной на будущем острове Юношества. И как для безымянного имения на никому, кроме пиратов, не потребном острове, она даже издали выглядела крайне неплохо. И так же охранялась. Засев в зарослях плетущейся маракуйи, он принялся ждать и оценивать шансы. Надо было просто услышать разговор. На веранде, видимой им четверым, двое неопределенного вида флибустьеров упражнялись в стрельбе по попугаям.
Paola Diaz: - Нам нужно внутрь? - задумчиво проговорила Паула, разглядывая хилый забор и прислушиваясь к громким мужским голосам, доносящимся откуда-то со стороны. "Охрана, судя по голосу - хорошая такая охрана, со шкаф размером..." - И следов оставлять, конечно, нельзя? Лиса нахмурилась и осторожно двинулась в сторону голосов - хотелось увидеть все своими глазами, чтобы оценить обстановку - чужим глазам пиратка давно разучилась доверять. И правильно делала. - Трое, - сообщила, вернувшись так же бесшумно, как и ушла. - Здоровые, но, кажется, не слишком внимательные.
Сантьяго Аламейда: - Я на их месте оставил бы еще несколько людей в доме. Пойдем первыми, остальные прикрывают спины. Они не ждут гостей. Но, если бы ждали, то самый ожидаемый ход врага - через двери для черни. Потому, пойдем через балкон. Видите, где манго растет близко к дому. Дома здесь Сантьяго знал - строились все по одному типу - просторные, продуваемые ветром, с большими патио, где, как правило, люди коротали самые жаркие часы дня. Погода здесь была влажной, в сезон дождей даже настолько влажной, что вода оседала на теле мелкой, раздражающей росой. Неудивительно, что выыходов, балконов, внутренних двориков, было по нескольку на казу. В послеобеденные сиесты это были самые посещаемые места. Но сейчас было утро. За час до того времени, как должен начаться любопытный разговор. Потому, вытащив из-за пояса нож, Испанец махнул, мол, идем. Улыбка в полутьме, адресованная Лисе, была короткой, как выстрел. Периметр фазенды обходили далеко. Охраняли ее не так уж удачно, как стоило бы, но одного все же пришлось убить, тихо, но не очень красиво, перерезав глотку от уха до уха. Кровь, плеснувшую на руки, Сантьяго оттер тряпкой, вытащенной из-за пояса. На миг, пока бежали, прячась среди деревьев к дверям балкона, опоясанного белыми облупленными кованными периллами, им овладела одна странная, непривычная и от того беспокойная мысль. Исключительно неуместная в этом дворе, где вдруг еще и послышались приближающиеся голоса. Мысль была о том, что не смотря на цвет твоей кожи, кровь почему-то всегда алая. Странно алая, будоражаще алая, густая. Одинаковая. Перемахнув через низкое ограждение, Испанец приподнял ножом щеколду и открыл двери, пропуская вперед Лису и своих людей.
Paola Diaz: Мысли Лисы были куда проще. Была у нее такая привычка - не думать на деле о посторонних вещах, потому что жизнь одна, а ослабшее даже на минуту внимание и осторожность как раз и стоят столько - жизнь. Философствовать можно сидя за бутылкой рома в кабаке или валяясь в гамаке на своем корабле... Но явно не когда пробираешься в чужой дом, оставляя за собой трупы. Скользнула в отворенную дверь и на мгновение ослепла. Когда глаза привыкли после ослепительного полуденного солнца к полумраку, убедилась, что все внутри и двинулась вперед - тихо, кошачьей походкой. Но даже и такая походка не спасла от неожиданной встречи - в узком переходе между комнатами Лиса столкнулась с еще одним амбалом, и выхода не было, кроме как воткнуть ему в горло рапиру - крик испортил бы им все дело. Хрип тоже был не слишком удобен, но все же... Струя крови вымазала рукав рубахи, и Паула поморщилась. Тело перед ней начало оседать на землю, и Лиса поняла, что от падения и следовательно грохота она эту тушу одна не удержит.
Сантьяго Аламейда: Умирающего успели подхватить и усадить к стенке: процесс смерти требует от человека всех сил, так что пусть. Дом, казалось, принадлежал кому-то, кто разбогател сильно и быстро и очень стремился окружить себя всем тем, что о богатстве напоминает. И при этом простая побелка стен, да и сама планировка, ясно говорили - строилось впопыхах и без особых средств. Убили еще двоих. Сантьяго жестом указал проверить лестницу, потом двинулись мимо гостиных, таких же заваленных и довольно пыльных. Он так и забыл спросить, чья же это собственность? Кто здесь должен обсудить заказ? Наконец, послышались тихие голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Они остановились в последней гостиной, словно тени, прижимаясь к стенам. Полутьма скрывала убранство, вырисовывая только острые углы шкафов и секретеров. От комнаты отделял коридор. В коридоре резались в кости. Четверо. Тоскливо стучали по какой-то поверхности кости. - Чет-нечет? - сдавленно проговорил какой-то голос, прерывая другой, более важный разговор. - ....Гвианы. Нужно, чтобы вы подобрали парочку подходящих кораблей. Первый голос отчетливо гнусавил и говорил с явным французским акцентом. Высокомерный, "родовитый", что ли? - И что мне за это будет, позвольте уточнить? Не только мне а и "парочке подходящих кораблей"? - Мы позволим вам разграбить Кайенну. Забрать все, что там есть. Золото, камни, корабли. Рабов. Упала пауза. Снова послушался стук костей, потом второй голос, который был глубокий, низкий и, кажется, надломленный, проговорил: - Что мне мешает тихо собрать парочку кораблей и обойтись без вашей помощи? - Мы оплатим провиант для дополнительных людей в команде. Порох, оружие. И расскажем лично вам, куда стоит сходить в первую очередь, прежде, чем туда доберутся другие... пираты. Понимаете? - Почему не пойдете сами? - Политика, мой дорогой. Кроме того, вы известный подданный короны, это вполне логично, обратиться к вам. - Далась вам эта сельва! Там одни комары, тиф и кайманы! Что там может быть полезного? - с угрожающими нотками рыкнул "подданный". - А вот это уже не наше с вами дело. - Беретесь? Когда ожидать? - Приходите сюда с деньгами через неделю. Я дам знать. Разговор явно заканчивался, а Сантьяго не видел и не слышал имен говорящих. Он уже почти сдался, когда услышал, как гнусавый тихо позвал второго: - У вас здесь есть вода, Гийом? Улыбнулся, можно было уходить. - Чет-нечет? Аламейда махнул возвращаться.
Paola Diaz: - Уже? - можно было прочесть удивленный вопрос в глазах Лисы. Ради пары слов - столько трупов и такие старания? Впрочем, в ситуации Сантьяго ориентировался явно лучше, чем Паула, поэтому пиратка без лишних слов двинулась обратно. Один из стражников еще корчился на полу, истекая кровью и сжимая ладонями перерезанное горло, а тот, что угостился рапирой Лисы, остекленевшими глазами уставился вверх. Паула Диас не выносила вот этого взгляда - бессмысленного и жуткого, от которого даже ее пробирала дрожь каждый раз, когда она встречалась глазами с трупом. На столе сидела ящерица. Когда мимо стали пробираться люди португальца, она мерзко и громко заорала - или может это была и не она, но отчего-то у Паулы проснулась ее интуиция и недовольно заворчала для начала. "Что-то сейчас будет" - отчаянно подумала Лиса, и в ее желтых глазах появился огонек азарта. Интуиция ее подводила редко - недаром она слыла чрезмерно даже везучей капитаншей. Задержалась на шаг на балконе, дожидаясь Сантьяго, улыбнулась ему - странно, немного сумасшедше, и в этот момент в доме раздался громкий крик, в котором явно опознавался человек. - Не ошиблась, - пробормотала сама себе и ухмыльнулась на удивление довольно для сложившейся не в их пользу ситуации.
Сантьяго Аламейда: Ругнулись все, разом и не сговариваясь, сквозь зубы. Сантьяго, перепрыгнув через поручни, мягко приземлился на траве и недовольно процедил: "уходим, быстрее". Хотя, конечно, бежать было уже поздно. Просто небольшой лес за пределами фазенды выглядел намного удобнее, чем открытая площадка здесь. Возвращаться на "Филу", ведя за собой хвост, было нельзя. Перепрыгнув через "забор" - горизонтальные перекладины прибиты кое-как, -углубились в рощу. Толстоствольные деревья бросали вниз сотни воздушных корней, перевитых еще и лианами, чередуясь с проплешинами, поросшими разлапистым и низкорослым бананом. Солнце шпарило немилосердно. А от дома за ними уже шла погоня - сначала пятеро из той охраны, что находились внутри. Позже могли подоспеть и те, кого оставили здесь охранять периметр. Судя по голосам, которые звучали все громче и беспокойнее, перекрикивая даже стаю наглых зеленых попугаев, и эти были уже в пути. Команда рассыпалась, разошлась, отступая. Они прятались за деревьями, не теряя друг друга из виду. Сантьяго выглянул и отпрянул: выстрел, грянувший вдруг, расколол в щепы ствол дерева. - Пятеро. Рукоять пистолета легла в руку очень органично, Испанец даже не думал об этом, просто рефлекс: взвести курок, прицелиться, мгновенно поймав цель и обеспечив упор. И снова выстрел - острый и громкий. И преследователь отлетает назад, на песчаную, неплодородную почву. А Сантьяго только потом понимает, что выстрела было два, и второй - в него. Рубаха на левой руке вдруг стала липкой. Как ни странно, тепла от собственной крови он не ощущал.
Paola Diaz: - Двум смертям не бывать, а одной не миновать, - продекламировала Паула, разряжая пистолеты в противника. Одному снесла кончик носа ("Это ж надо, как удачно профилем повернулся!"), а второму продырявила волосатое пузо. Взгляд зацепился за кровь на руке Сантьяго, и губы исказились в злобном оскале. Такого приступа ярости Лиса от себя и сама не ожидала, но отчего-то вид крови этого человека пробудил в ней желание уничтожить, стереть с лица земли тех, кто повинен в его боли. И, заставив себя позабыть о том, что враг вооружен, что им нужно поскорее уходить и что она сейчас одна, без команды и даже без верного Ости, Лиса выхватила рапиру и напрямик понеслась к врагам. Один рассмеялся, и даже пистолет опустил, с любопытством разглядывая одетую в мужской костюм девку. И только в последний момент понял, прочел в ее глазах, что это не шутка и даже не насмешка, а смерть. Стал поднимать пистолет, но клинок Лисы уже впился в кожу, разрывая мышцы и жилы, и окровавленный обрубок руки вместе в пистолетом упал на землю с мерзким шорохом. Доставая из его живота рапиру, Лиса отстраненно подумала, что трое выведены из строя. Четвертый выстрелил ей в спину, но пуля прошла мимо, лишь наградив просторную рубаху еще одной дырой. Паула не зря считалась дьявольски везучей капитаншей. Пятый удрал - тихо и трусливо, не пожелав один лезть на рожон. А Лисе все еще хотелось крови, не той крови трупов, лежащих у ног, а свежей, живой, той, что сможет утолить ее жажду убивать. В глазах горел темный огонь, и с большим трудом Паула заставила себя обернуться к Сантьяго. Тяжело направилась к нему, разглядывая чуть исподлобья, поправив платок окровавленной рукой.
Сантьяго Аламейда: Левая рука - не потеря в бою. Царапина. Потому, когда Лиса рванула вперед - самоуверенно и так...по-безумному неотвратимо, - рукоять шпаги удобно легла в ладонь, тем более, что справа уже подоспели, бросились на них еще трое, откуда только брались! Первого Сантьяго снял, когда тот прицелился куда-то в сторону Лисы, не понял даже, успел остановить или нет, потому что над ухом гремели выстрелы, потому что нельзя было задерживаться, раз уж позволил еще одному из четверки подмоги зайти тебе за спину. Противник бьет саблей - косой удар, рубящий, но он слишком замахивается. И лишние сантиметры дают Аламейде место для маневра. "Давай, капитан, или кто ты сейчас, - вольт, удар, поворот". Лезвие рассекает шею, шпага тяжелее рапиры и рубит лучше. Сантьяго - быстрее высокого своего, как гора, противника. Потому-то вторая улыбка под ухом у незадачливого преследователя, намного шире, она наливается кровью, пока глаза противника дурнеют, безумеют, вылазят от паники. Слева снова гремит выстрел. Стреляют люди из команды Филу, стреляют сквозь едко-зеленый банановый лист прямо в пузо последнему незадачливому преследователю из "второй волны". Улыбка на лице появляется сама собой, Сантьяго не замечал ее раньше, не замечает и теперь. - Уходим! Выглянув из-за дерева туда, куда бросилась Лиса, он нашел ее взглядом - с окровавленной рапирой, со странным выражением глаз. Последнего человека, беглеца, застрелили в спину. - Уходим, а то нагонят еще! Дорожки под ногами нет, но лес пока еще не слишком зросший, потому скорость отступления не маленькая - скатываются в овраги, идут через речушки, проложившие себе путь в вогкой, иногда проваливающейся под сапогами, земле. Сантьяго бежал совсем не к причалу, у которого остался корабль. Судя по внутреннему компасу, их маленькая компания забирала дальше, и пробежав некоторое время, Аламейда остановился - передохнуть. - Ты цела? Не взирая на то, что время их не жаловало, он позволил себе осмотреть - ее руки, плечи, спину. никак не получалось ограничиться просто ответом, пока еще он будет произнесен. И совершенно все равно, что они здесь не одни. - Погоня может продолжаться. - подал голос матрос, шедший замыкающим. - Что тогда? Если поймают нас на берегу? - Тогда придется всех убить. До последнего. Всех, кто заметит корабль.
Paola Diaz: Вместо ответа - взгляд, еще не остывший, тяжелый, полный смерти. Даже она отдавалась в голове гораздо больнее, чем всегда, и не было никакого сомнения, что в этом виновен Сантьяго. Рядом с ним все эмоции, все мысли становились полноценнее, полновеснее, насыщеннее. Для и так не слишком уравновешенной Паулы это было сродни сумасшествию. "Убить, убить, убить" - вертелось в голове, и тихий короткий стон, больше похожий на рык, вырвался из горла Лисы. Прикрыла глаза, заставила себя дышать так, словно кругом не раскаленный ад, а ледяной океан. Кроме того, что один его запах сводил с ума, все было хорошо. Привычно. Заставила себя открыть глаза, но смотрела не в лицо ему, а на рану, закусив губу. "Убить." Встряхнула головой, отгоняя наваждение - кто бы мог подумать, что от вида чужой крови ей когда-нибудь так снесет крышу. "Но это же его кровь..." И снова с неотвратимой ясностью поняла - либо жить с ним, либо умирать без него. И это единственно правильно и совершенно невозможно. Пробиралась пальмовой рощицей вместе с остальными, но мысли были далеко. Часть - на Мартинике, часть - на Кубе, часть и вовсе затерялась среди бесконечных волн океана. До кабака добрались без новых приключений - так казалось.
Сантьяго Аламейда: Казалось, потому что среди вдруг расступившихся лиан и деревьев то, что привиделось кабаком, превратилось в брошенное кем-то временное жилище, на белом пляже, отсвечивающем в солнечных лучах. Здесь не было никакого причала, ни единого корабля, не сновали туда-сюда загорелые матросы. Не плели сетей в теньке чернокожие рыбаки. Вот потому и шли так долго - он вел совсем не к причалу, а дальше, туда, где никого не было. Пляж был с рифом. Отлив обнажил изъеденные кораллами камни, и Сантьяго остановился на берегу, наблюдая, как на горизонте медленно и вальяжно показывается крутобокий и парусатый Филу, переваливающийся на волнах. Переход, похоже, занял несколько часов. А он и не заметил ничего, кроме... Кроме Лисы, конечно. Драка только добавляла жизни-с-ней яркости, ярости и вкуса, только делала желаннее жизнь. Один из матросов вышел на полосы песка, стащил рубаху, принялся махать ею в воздухе. Остальные остановились на опушке, и отодрав от рубахи часть ткани, он перевязал себе руку. Потом увлек Лису в сторону, за пальмы и за развалины. Оставшийся в арьергарде человек подал знак - кто-то разгадал его план, или нашел следы - не важно. Но за ними шли, Сантьяго и сам уловил треск ветки, или же просто почуял опасность. Тем более странно было, что думал он упорно и совсем о другом. Поцелуя хотелось, безумно, настолько, что никакие погони не спасали, и надо было перезарядить пистоли, а не прижимать к себе девушку так, что уже никакое стремление спрятатся за развалинами, этого не оправдывало. Волны на берег почти не накатывали. Корабль заякорился поближе к острову и от него отплыл шлюп. Арьергардный вышел на берег, тоже снял рубаху, подставляясь, становясь приманкой. - Пять выстрелов у нас. Хорошо бы убрать всех, кто идет следом.
Paola Diaz: - Угууу, - промурчала почти, и согласная прозвучала так, словно в ней была сотня "р". Руки скользнули за ворот его рубахи, пробежались по шее, затерялись на висках прикосновениями удивительно осторожными и одновременно страстными для той, которая спокойно режет горло и выпускает кишки наружу. Медленно приблизила свое лицо к его, поцеловала - сначала чуть холодно, потом - острее, ярче, болезненнее, разжигая в себе - и в нем, наверняка, - огонь, от которого не было спасения с той самой странной и роковой встречи на галерее. И это все было так глупо, словно позволить ребенку брить себя опасной бритвой - непредсказуемо и смертельно опасно. Но при этом настолько пронзительно, что остановка казалась не просто ошибкой, а смертью. "Выбор между смертью и смертью - крайне богатый выбор." Заставила себя оторваться от его губ, постаралась восстановить дыхание, и слов не нашла, только кивнула головой в сторону преследователей.
Сантьяго Аламейда: Матросы, конечно, сделали вид, что сделали вид. Заскрежетали механизмы кремниевых замков, взводя курки на отметку "готов к бою", даже ветер немного перестал, не дергал рубах, не хлопал ими. Жарко было. Жарко и тихо, солнце на самом пляже поливало лучами песок так крепко, что, казалось, еще вот-вот и он расплавится в стекло, перестанет так беспокойно хрустеть под ногами. И женщина была одновременно - как огонь и как сталь, странное сочетание. А когда кровь и так бежит по жилам быстро в предвкушении риска, поцелуй кажется единственным ощущением во всем мире. - Когда-нибудь мы так забудемся, что нас убьют. Но это самый лучший способ. - не очень понятно пошутил Аламейда, вытаскивая клинок. И в этот момент хлопнуло. Выстрел прогремел и раскатился протяжным эхом, и синхронно с этим грянули их пистоли над ухом, синхронно схватился за плечо один из матросов Филу на берегу, синхронно взвились к небу, уносимые ветром, белесые дымки от выстрелов на шлюпе. Сантьяго еще успел подумать, что они определенно безумцы, и еще - что этот танец определенно хорош. А потом перескочил с песка на землю, затерялся среди пальм, побежал, заходя к преследующим сзади, пока матросы перезаряжали пистоли, готовясь снова стрелять. Сколько преследователей высыпало на берег - сразу не определишь, не поймешь, когда смотришь вот так, они еще падают, трое, кажется, ранены. Сантьяго еще успел сделать вывод, что в лесу не осталось ни одного из охраны француза, чудом не попал под выстрел от своих же - матросы на краю берега засели за камнем и теперь палили по чем зря. А после просто начал убивать. Пока никто еще не понял, отчего падают задние, пока не осознал, что смерть уже среди них. Шлюпка с "Филу" достигла рифа и выстрелы прекратились. Теперь уже те, что спрятались за полуразрушенным домом спешили на помощь.
Paola Diaz: А она не отставала ни на шаг, в этот раз командовать не было смысла - это было его дело, его затея, и ей оставалось только делать то, что нужно. И в этом тоже была своя прелесть, пока еще смутно осознаваемая, едва уловимая - зависеть от него. А ведь никогда зависимость в ее глазах не была привлекательна. До встречи с ним. Смерть стояла за спиной и ухмылялась, а кровь, чужая кровь, стекала по клинку, обагряла руки, просачивалась между пальцев и неприятно застывала на запястьях. Запах крови и стали, солоноватый, пряный, в душных зарослях едва не сбивал с ног, и не хватало привычного морского бриза, который всегда уносил его с корабля. Суша была непривычной стихией, и от этого драка теряла значительную часть своей прелести. Но все равно это была драка, и распаленная Паула, как всегда, даже и не замечала, что и сама она успела заработать пару небольших ран от начавших приходить в себя нападающих. Хотя стоп, это они теперь нападающие... "Потом будешь думать."
Сантьяго Аламейда: Закончилось все намного быстрее, чем можно было ожидать. Удары, быстрые и молниеносные, наносишь ты сам, наносит женщина, рядом с тобой, наносят противники, и боль не успевает растекаться по телу, а все уже оказывается законченным, и только стонут умирающие на песке. Этого момента он не любил. Не любил, когда вдруг оказывалось, что честь, слава, справедливость - всего лишь понятия. Хрупкие и бессмысленные, когда вот так, тонко воя, раненный скрючивается на горячем песке. Без потерь не обошлось. - Надо доплыть до рифа. Матрос из абордажной команды явно умирал. Сантьяго жестом указал другим тащить его в воду, хотя не был уверен, что они доберутся, смогут перетащить его через коралловые, острые, усеянные морскими ежами, камни. В карибских водах водились еще и мурены. Проводив их холодным взглядом, в котором ничего не читалось, Испанец обернулся к Лисе и уже привычно проверил, цела ли. Потом обратил внимание на преследователей. Двое все еще были в процессе умирания, и им следовало помочь. Много времени такая работа не занимала. Когда он выпрямился, разделавшись с последним, обыскал их тела и, ничего не найдя, уточнил у Паулы: - Пойдем? Матросы впереди все еще плыли, но тело, которое тащили за шиворот, не позволяло им добраться прямо до шлюпа, океанское течение плотно сносило плавцов вправо, туда же уходил и шлюп. Перед тем, как зайти в воду, Сантьяго еще остановился и запоздало, шутя сам над собой, уточнил у Лисы: - Соблаговолите ли вы подняться на тот скромный корабль, сеньорита? Сеньорита даже в драке была восхитительна. К ней хотелось прикоснуться, хоть и невзначай, по любому поводу, и - странно - от такого своего желания становилось не неловко и раздражительно. Скорее Сантьяго улыбался над собой, когда протягивал руку, чтобы войти вместе в океан, жест тем более неуместный, что при океанском течении уж никак не до плаванья в паре. И тем более издевательский, что за спинами - мертвые. Вода показалась теплой, как молоко, податливой и блестящей.
Paola Diaz: - О, а что, сэр, у меня есть выбор? - Лиса закатила глаза и изобразила чопорную английскую леди, правда, растрепавшиеся под сбившимся набок платком огненные волосы и кровь от пореза на плече портили всю миниатюру. Руку не взяла, но коснулась его ладони кончиками пальцев, все еще нервно подрагивавших после боя - Лиса всегда была слишком импульсивна и порывиста, и знала, что приходить в себя будет еще долго. Пальцы мягко скользнули по его ладони выше, к запястью, и девушка сжала его на несколько секунд. - Я слышу твое сердце. И правда слышала, даже не столько частый пульс, пробивающийся сквозь кожу, сколько слышала в каждом его движении, в каждом взгляде, в каждом вдохе. Порывисто вздохнула и даже чуть резко отпустила его руку, почти отбросила, вдруг сообразив, что еще секунда - и она не устоит, и снова пошлет к морскому черту опасность, зыркающих исподлобья матросов и все корбали Карибов. - Все-таки ты дьявол, - совершенно серьезно сообщила Сантьяго и нырнула в набежавшую волну, скрылась под водой и вынырнула метрах в трех от него, направляясь к шлюпу. Волна чуть сбивала с ритма, и теплая соленая вода неприятно высыхала по шее под палящим солнцем, и все это приводило в себя. Движения стали не такими дергаными, а сердце вдруг вспомнило, что оно умеет быть неспешным.
Сантьяго Аламейда: Лодка скребла дном по камням, пока команда, яростно изливаясь матом, не хуже, чем полуденное солнце - светом - упиралась веслами в риф. Сантьяго, после того, как они с Лисой перелезли острые камни, щедро кроша ежей и кораллы, кое-как добрался до шлюпа, подтянулся и перевалился через борт. Остатки команды с раненным уже успели туда забраться. Теперь вот - дождались и двух капитанов. - Кололи с умом. Мда, не повезло. - раздался справа от португала хриплый, как будто якорем по тазу скребут, голос. На корабле его обладателя прозывали Спичкой. А того, который умирал, пуская кровавую пену - Мокрым. Мокрого наняли недавно только один раз в плаванье сходить и успел. Ветер бил к берегу, словно бы не положено было ему залечь на дно пополудни, дергал рубаху, заставляя ее мгновенно высыхать, оставлял солевые разводы на теле. Хлопнули весла по воде: команда дружно толкнула упирающуюся шлюпку к кораблю. Плыть предстояло много. Испанец обернулся назад, пробрался к умиравшему и быстро осмотрел рану. Она была колотая. И, судя по всему, тоже участвовала в процессе дыхания - Не повезло. - откликнулся эхом. - Зря только в воду потащили. Пираты, тобишь каперы, торговцы с лицензией на ограбление, у Сантьяго были молчаливы донельзя, просолены и продублены солнцем настолько, что даже запаха у них, казалось, собственного не оставалось. Только пару раз ругнулись против ветра, пока гребли. Сантьяго в ответ на реплику пожал плечами, закрыл спичкиными руками лишние дыры в теле матроса, приказал держать. На то, что довезут живьем хотя бы до корабля надежды не было. Вернувшись к Лисе еще раз осмотрел пляж - это было очень важно - скрыться, пока не появился на берегу кто-либо еще, способный признать в корабле Филу и распространиться о неприглядных занятиях хозяина где-нибудь на Кубе. Не найдя ничего подозрительного, оседлал скамью рядом с ней, совершенно серьезно придумывая, как не подпускать близко корабельного медика. - Раны глубокие? Кровь вызывала чувства смешанные, одновременно и радость, и стыд и злость и восхищение, что-то такое странное, от которого голове полагалось замкнуться. А если еще и отчаянно хочется послать все кракену в глотку, и нагло улечься на колени, то тогда вообще странно выходит. Он в который раз напомнил себе, что надо быть здравомыслящим, и вообще, корабль уже рядом.
Paola Diaz: Море... "И если бы лишь одно слово нужно было для спасения, назвал бы - море." Старая-старая песня, и сейчас понимаешь ее особенно полно - когда мелкое суденышко прорывается скозь волны, и раскаленный ветер словно окутывает с ног до головы. Паула закрыла глаза и замерла, прислушиваясь - к себе, к мерному движению шлюпки, к сдавленным вздохам гребцов, к слабому стону раненого, к ветру и к морю, бесконечному, объединяющему все воедино. И тоска по своей "Мерседес", по ее гордым парусам и непокорному характеру, по шальным пиратам и педантичному Ости накатила так, что пришлось закусить губу, чтобы сдержать яростный крик. Это был бой, но это было не то - совсем не то. И противоречие разрывало, и чем больше понимала, что не сможет без одного и не сможет без другого, тем тяжелее становилось. Словно невносимый груз оказался на ее плечах, и неожиданный вопрос заставил взрогнуть, очнуться, сбросить наваждение. Пока доходили его слова до сознания, смотрела пустым взглядом, потом сообразила, окинула себя придирчивым взглядом. В трех местах рубаха была разрезана и в двух края порезов окровавлены. - Ерунда, царапины. В самом деле, еще из-за этого переживать - зачем? Как будто и без этого забот мало. - А теперь, - наклонилась к нему чуть, заглянула в глаза, - Скажи мне, что мы будем делать. Мне нужен мой корабль и мне нужен ты.
Сантьяго Аламейда: - Поразительное совпадение желаний. - вздохнул Сантьяго, вынырнув из раздумий от толчка о борт корабля. Сверху сбросили лестницу. - Хотя, пожалуй, тебя я хочу больше, чем корабль. - добавил намного тише, наклонившись к ее коже, пропахшей океаном, пока команда взбиралась вверх, пока канаты привязывали к шлюпу. - Правду говоря, когда ты рядом, я с трудом вспоминаю, что я страшный и ужасный негодяй со скромными плантациями, кораблем, имением и даже каким-никаким статусом... Как я могу думать о будущем? Все - это ты. Он убрал волосы, брошенные ветром ей на лицо, провел по ним рукой, еще влажным и но уже обещающим ту особую соленую твердость, которую дает эта вода. - Давай поднимемся на борт... Может быть, там будет легче придумать. Хоть они и не говорили об этом никогда, но Аламейда тоже считал, что на родном корыте, как говорят "и стены помогают". Неосознанная такая уверенность.
Paola Diaz: Паула только кивнула в ответ, улыбаясь ему своей особой усмешкой - полной скрытых обещаний и рассказывающей все то, что нет нужды облекать в слова - слов и так было сказано даже слишком много, как по мнению пиратки. Что слова... Слова не могут ничего, а поступки...Скоро настанет время и для них, и тогда будут доказаны или опровергнуты все теории Сантьяго о вечной любви и все мысли Лисы о ее невозможности. На корабле все было как на корабле - ставили паруса, дожидаясь только когда поднимется капитан и можно будет поднять шлюпку, оглушающими воплями раздавал команды кто-то из людей, гулял непокорный морской ветер, а солнце ослепительно блестело на начищенных до блеска снастях. На секунду замерев на борту, впившись взглядом в эту привычную каждому моряку картинку, запоминая ее всю, целиком, Лиса поняла, что предпочтет умереть от удара рапиры по голове на борту куда как больше, чем от мирной старости где-нибудь на унылом берегу. Соскочила на палубу, раскачивающейся морской походкой, не идущей дамам, но вполне подходящей капитанам, пробралась туда, где, как она помнила, были каюты, прислонилась к стене спиной, дожидаясь Саньяго. Лиса не любила неопределенности и хотела все выяснить побыстрее, сразу, прямо сейчас - ее натура признавала термин "терпение" только в засаде.
Сантьяго Аламейда: По-хорошему, надо было бы поискать какой-то другой порт. Поболтаться в море несколько дней, возможно, и вернуться на остров. Все это он бы и сделал, если бы надо было навязать свою волю. "А может, стоит?" Сантьяго не привык много думать о таких великих материях как любовь, судьба, верность и тридцать и три способа покорения женщины. Но каким-то шестым чувством знал, что всегда стоит решать за нее. Понимать, как правильно, и решать. Проблема была в том, что в этом случае это же самое чувство подсказывало, что насильная транспортировка в Новые земли, а потом - чем черт морской не шутит - в Лиссабон, приведет разве что к ненависти. С этой точки зрения видимость свободы была намного лучше принуждения. Но дай ей хотя бы видимость - и кто знает, вернется ли. Это сейчас на душе было спокойно и можно было подумать о деле, не отвлекаясь. А когда не будет этого ощущения? Он не знал. Проследив за берегом, пока он не стал просто невыразительной дымкой в запыленном стекле подзорной трубы, португал спустился в каюту и открыл дверь, пропуская Лису вперед. Снял пояс со шпагой, уселся на излюбленный широкий сундук, ожидая, пока она осмотрится. Следя за каждым ее движением. До прибытия в порт оставалось недолго.
Paola Diaz: Прошла внутрь, окинула каюту лениво-равнодушным взором, просто чтобы знать, что и где - мало ли для чего пригодится. Осторожность не помешает никогда, хотя бы минимальная. Всегда...всегда...но не когда срывает с ног как только захлопнулась дверь, и тянет, словно сотней якорей на дно тянет к нему, приковывает намертво, не дает оторваться от губ ни на мгновение, заставляет забыть о дыхании и рассудке. Перед глазами все еще - кровь и смерть, и влажные джунгли, и предсмертные конвульсии зарезанного словно баран матроса, и от этого еще слаще целовать его - еще ярче, от осознания того, что она по-прежнему жива, по-прежнему может касаться его лица - легко, обнимать его, притягивая к себе - крепко... К морскому дьяволу все обсуждения, она не позволит бесполезным и бессмысленным вообще изначально словам украсть у нее ни минуты этого огня, от которого плавятся мысли и сердце стучит так гулко, что наверняка слышно по всему кораблю. Что под ним? Сундук? Дьявол с ним, пусть будет сундук. Да хоть пол - какая разница? Сейчас главное - его глаза. На мгновение - убедиться, что в них по-прежнему нет лжи.
Сантьяго Аламейда: Нет, он совсем не тем был страшен, что мог лгать, как раз этого отчего-то в характере не водилось. Но водилось странное умение заслонять собой все вокруг, весь мир, просить, требуя, а может быть и сковывать волю. И кто бы знал - чью... С вещественной, какой-то сладкой, как стынущий мед, потребностью оставить ее рядом, была связана необходимость отдать все "я", без остатка, так, чтобы не было уже разницы между обоими, не было расстояния не только между телами, но и между мыслями, чтобы были только двое - во всем океане, во всем мире, во всех временах. И каждое движение так воспринималось совершенным, полновесным, каждое чувство - отдавалось болезненным наслаждением в самом распоследнем нерве, а минуты казались длинными, словно застывшими в янтаре солнца, льющегося в каюту. Сундуки были неудобными, стол - врезался в кожу, старые пергаменты писем валились на пол, рассыпая пыль. Это было очень больно, что-то уже знало, что будет больно, но болью только приправлялось чувство, а известно, что сильнее такого наркотика, верно, нет ничего уже. - Это было прощание? - уточнил с улыбкой, когда осталось только биение сердца и появилось время рассмотреть ее при свете дня - изгиб губ, напряжение вокруг глаз, мельчайшие детали мимики. - Тебе не кажется расточительством, что мы провели вместе только лишь две ночи и день? Меньше суток - на всю жизнь. Разве это не глупо? А до Гаваны оставалось мало. Снова и опять мало, и с каждой волной, ударяющейся о борт корабля, это расстояние сокращалось все больше.
Paola Diaz: - Прощание? - удивленно переспросила Паула и темно-медные брови удивленно взметнулись вверх. Пальцы пробежались по его виску, задержались на ключице, обрисовывая ее плавным, медленным движением, нашли ямочку на шее, на секунду прислушались к едва уловимому пульсу, скользнули по груди ниже, нашли сердце и замерли, прислушиваясь к этому ритму, который сейчас был важнее даже себя. - Нет. Пальцы отрываются от сердца и перебегают выше, снова к виску, ласкают щеку, от переносицы мягким атласом стелятся ниже, к губам. - Это была любовь. Отпускает его, садится на сундуке, мягкий свет сквозь окошко вычерчивает на ее коже шрамы - посвежее, постарше, их много, светлые полоски на загорелой коже. - Но как унести ее с твоего корабля и не растерять? Ты все это начал...тебе и расхлебывать, - последние слова полушутка-полуправда, она ведь ему уже говорила, что не сможет без своих кораблей и не сможет без него. Решения в голову так и не пришло. - Я не слишком сообразительна, когда дело идет не о засаде или абордаже. Смеется, а пальцы уже чешутся от желания к нему прикоснуться, горят, словно обоженные раскаленным металлом, но пока еще сдерживает себя.
Сантьяго Аламейда: - Предоставляешь возможность решить мне? Это он смог сказать уже после нескольких минут, таких длинных, полных отдаленных криков с палубы, скрипа досок и снастей, соленого запаха, солнца, мерного покачивания - с волн на волны. Эти ее слова, сказанные вслух, почему-то оказались намного больше, чем можно было в себя вместить. И больше, чем ожидал. И вообще больше, чем... Последнее сравнение найти он затруднился. Так по-новому, так нехарактерно, как не было никогда и ни с кем. - А ведь я не в силах ни отпустить, ни дать свободу. Свободу от себя. Что в этом человеке было хорошо, что разум в какой-то мере все же остался. Потому, говоря о свободе, выглядел так хитро. И весело. - Но я знаю, что за предложение мог бы тебе сделать. Тебе никогда не хотелось основать собственное королевство? Крошечную Тортугу, личный Хувентуд, небольшой остров, который можно было бы отвоевать и отдыхать на нем в перерывах между плаванием? Еще одну пиратскую столицу, негласно которой будет управлять капитан Морская Лиса? Он замолчал, зная, как безумно может звучать подобная идея, но ведь были свои бароны на острове Пинас, были свои, как Ле Вассер - на Тортуге. Просто надо было дать ей возможность представить свой собственный остров. Пусть только на время, когда ступает на сушу. Пусть только на время между плаваниями. Но - свой. - Два корабля - это много или мало? - задал вопрос ее собственными словами. - А три? Кто сможет уйти от троих охотников? Больше или меньше дичи, чем от одного? Но так я всегда буду знать, что ты - не дальше горизонта. Это было непросто. Три команды, два капитана, а там - кто знает что еще, но если не бояться сложностей, если цель достойна борьбы, то сумасшедшая мысль приобретала весьма любопытный окрас. Привыкший все рассматривать еще и с точки зрения политики, португал тут же подумал о том, что можно будет получать и другую работу, не только связанную с каперством, грабежом и разбоем.
Paola Diaz: Лиса отодвинулась от него на край сундука, едва найдя в себе силы оторвать пальцы от его кожи, и стала рассматривать - пристально, внимательно, словно хотела вместить его целиком в свой разум, понять, осознать, но, кажется, была слишком ограничена, чтобы понять его замысел. И сама это отменно понимала. - Либо ты сумасшедший, - задумчиво проговорила, - Либо я слишком глупа, чтобы понять тебя. Предложение его - верная смерть, ведь пиратам лучше не высовываться на свет, и тем более лучше не пытаться удержаться где-то надолго, такую опасность сметет со своего пути любое государство, что прознает об этом, даже если для Сантьяго и Паулы это и будет большой игрой в "жизнь-как-я-хочу". Смерть...но ведь смерть и свела их, сплела в одну нить, словно две виноградные лозы, вечно хмельные и сломающиеся сразу, как только из разъединят и оторвут от опоры - моря, кораблей и свободы. Лиса нахмурилась и поднялась с сундука, прохаживаясь по тесной каюте и думая - напряженно и просчитывая варианты, и убеждаясь, что его предложение - это смерть, но...но...что такое смерть для пирата? Паула Диас никогда не была большой оптимисткой и вполне рассудительно считала, что жизни ей осталось все равно год-два-три, пока кто-нибудь не проткнет ее рапирой за рыжую голову или неженскую наглость. Солнечные зайчики, проскользнувшие сквозь зарешеченное окно, бликовали на загорелой обнаженной коже и зажигали огненную голову пиратки так, что смотреть на нее было больно. - Ты слишком сложный для меня, - вдруг заявила Паула, присаживаясь на угол кованой коробки и убирая со лба Сантьяго длинную темную прядь волос, - Ты...какой-то не такой. Ты словно дьявол во плоти, который захотел перевернуть мою жизнь вверх дном и для верности сделавший так, что я не могу этому сопротивляться. Я способна начать борьбу с кем угодно, но войну с собственным сердцем я уже безнадежно проиграла. И, пожалуй, твоя идея, ведущая прямиком к быстрой и яркой смерти, была бы самым логичным и славным завершением этой войны. Мужчина перед ней был красив - безумно красив в своем сумасшествии и своем упрямстве, и это только служило лишним доказательством того, что он если и не сам Люцифер, то явно один из его лучших приспешников. - Твои планы слишком великолепны для девушки, которая умеет лишь убивать и грабить, и каждый шаг которой будет полон страха потерять тебя.
полная версия страницы